Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всё меньше рождалось детей, всё больше гибло. Но теперь была надежда. Скоро мы поднимемся наверх. И разум, что помог нам поправить положение дел на планете, наверняка поможет, подскажет.
Время, так быстро текущее на Земле, пока ещё не коснулось потихоньку приближающихся к планете персеян.
Дела на корабле были закончены, и теперь могла официально наступить ночь. В этот вечерний час все были предоставлены сами себе. Хоботоносые, известные своей ленивостью, как обычно, отправились по каютам спать. Ипкис остался подрёмывать в кресле у штурвала. Нана, робко подошла, и села в соседнее кресло – кресло капитана. Ра приоткрыл глаз и вопросительно поднял на неё бровь – чего надо? Мулатка махнула рукой – не обращай внимания. Ипкис закрыл глаз, а Нана достала свой плеер и, воткнув наушники, включила музыку.
В полутьме звуки разлились по её телу и приятно задергали ниточки её нервов, так, что Нана стала отбивать пальцами ритм по коленке. В лобовом окне мелькали звёзды. Яркие, они неслись навстречу и проносились мимо, вдохновляя и удивляя. А музыка лилась. Композиция за композицией.
Нана перевела взгляд на Ипкиса – он улыбался. Вытащила наушники:
– Ты чего?
– Моя любимая композиция…
– Слишком громко играет? Я мешаю?
– Нет, нет, всё хорошо, – отвечал ра, не открывая глаз, – И ты хорошая. Я вижу, что в твоей душе много смятения. Ты правильно поступила.
– О чём это ты? – в один момент сердце забилось бешено, а щёки загорелись.
– Моя нация, Нана, живёт в подземном городе, чтобы не читать ваших мыслей, чтобы не быть угрозой приватности…Наша способность – это, конечно, тайна. В смысле, мы не все и не со всеми можем такое проделывать. Кроме того, я знаю, что это нечестно – подслушивать такое, но я не удержался пару раз, ты была так печальна. Думал, вдруг я могу помочь. Твоя тревога так пульсировала, что я не мог не обратить внимания.
– Ты ведь не скажешь никому?
– Нет, что ты.
Воцарилось молчание. Немного подумав, Нана протянула один наушник Ипкису и тот благодарно его принял. Они продолжили слушать музыку и смотреть на холодный свет звёзд.
Тем временем, Ева посвящала свой вечер любимому хобби. Втайне и в одиночестве выпитая бутылка малинового вина её подбадривала и вдохновляла, а стилус – перо, летал по планшету, как заколдованный, оставляя точные линии.
Зажглась лампочка над дверью, оповещающая о госте. Ева вздохнула и, положив стилус рядом с планшетом, нажала кнопку открытия люка. Она развернулась на кресле к выходу и улыбнулась – пришёл Пи.
– Не спится? – Ева встала ему навстречу, – Ты тоже волнуешься?
– Ага, – вздохнул персеянин, – я, конечно, бывал уже на других планетах, и на таких диких, как Земля – тоже бывал, но впервые на мне лежит столь большая ответственность.
– Почётная ответственность, Пи. Я всегда знала, что ты будешь талантливым учёным, – девушка похлопала его по плечу, – хочешь вина?
– Ты что, протащила на борт это земное пойло?
– Не называй его так, оно замечательное, – заговорщически подмигнув, Ева извлекла из своей сумки бутылку, – подруга моей мамы делает восхитительное малиновое вино. Это поможет тебе расслабиться.
– Ну, наливай, – Пи вздохнул и, присев за столик, выставил с полки два стаканчика.
Ева, ухмыльнувшись, наполнила ёмкости и села рядом.
– За скорое прибытие, – девушка легонько чокнулась своим стаканчиком со стаканчиком друга.
Персеянин пригубил вино и зажмурился:
– Сладкое, – он сделал ещё глоток и задумчиво добавил, – действительно, недурно.
– Жаль, у меня нет никаких закусок. Но ничего, пей. Ты впервые такое пробуешь?
Пи отвёл глаза в сторону:
– Нет, я пробовал вино и раньше… Но оно было совсем не такое.
– Да, Юля искусный винодел, – Ева откинулась на стульчике и сделала несколько глотков, – Я думаю, ей стоит уже получить патент на свои рецепты и открыть большое производство. И продавать его в рестораны. И на разлив.
– Она боится, что его запретят…
Воцарилось молчание. Пи с удивлением для себя обнаружил, что не чувствует неловкости. Это была совсем не такая тишина, какую хотелось бы прервать хоть какой-нибудь репликой, только бы прервать, а уютное, прекрасное молчание, когда обоим хорошо и ничего не нужно. Он вспомнил старые времена, когда они, бывало, после университета, садились прямо на траву в парке, в тени деревьев, и уплетали что-нибудь вкусное, перечитывали свои лекции, а иногда он откидывался к дереву, а Ева ложилась ему на колени и смотрела в небо, проглядывающее из кружевной листвы высоких крон. А он смотрел на неё, на её рыжие прекрасные кудри, в которых путалось солнце, на глубокие кратеры зелёных глаз, на нежную кожу, усыпанную веснушками. Иногда она ловила его взгляд и он беззащитно ей улыбался и говорил что-нибудь неважное. А иногда он, набравшись смелости, аккуратно гладил её, проводя фалангами пальцев по щекам и потом, перевернув руку, подушечками своих синих пальцев по волосам. В некоторые дни он позволял себе запустить пальцы в волосы и Ева сладко жмурилась. И для персеян, и для землян этот жест ничего особенного не значил, но для Пи в нём было столько близости и тепла. Он никогда не просил ничего большего и никогда ничего большего не делал, боясь осквернить этого рыжего ангела. Столько воды утекло с тех пор, и вот теперь они снова так близки, что им и молчать уютно.
– Ещё? – спросила девушка, указав глазами на пустой стакан персеянина.
– Угу, – кивнул Пи и Ева наполнила оба их стакана вновь.
Тут его взгляд упал на планшет, стоявший на рабочем столе. Был открыт белый лист, на котором красовался, нарисованный чёрным цветом, портрет человеческого мужчины.
– Это ты нарисовала? – Пи, захватив стакан со стола, подошёл к планшету.
– Да.
– Талантливо, – вздохнул персеянин, – это дефективная земная особь?
– Нет, – голос Евы вдруг стал холодным, – это мужчина.
– Разве пример Эда не доказывает, что…
– Нет, не доказывает, – оборвала она.
Девушка подошла к рисунку и залюбовалась – это был отличный эскиз человека, с густыми тёмными бровями, суровым взглядом, подбородком с ямочкой и лёгкой щетиной на прекрасных, будто высеченных из камня, скулах – именно такой экземпляр хотела встретить Ева на Земле. Впрочем, если такой не попадётся, там были ещё варианты. Девушка листнула работу и показала Пи портрет улыбчивого кучерявого парня с небольшой бородкой и ещё одного – с азиатским разрезом глаз и хитрой улыбкой.
– Ты рисуешь… только мужчин? – вздохнул персеянин,